Есть все основания полагать, что, не приди Сталин к власти, Шостакович продолжил бы столь блестящую карьеру театрального композитора. Первоначальный успех следующей оперы, Леди Макбет Мценского уезда, привел его к мысли написать оперный цикл вагнеровского размаха на общественно значимую и «реалистическую» тему — роль женщины в истории России.В интервью после успешной премьеры Леди Макбет он сказал: Я хочу написать советское «Кольцо Нибелунгов». Это будет первая оперная тетралогия о женщинах, в которой «Леди Макбет» займет место «Золота Рейна». За ней последует опера, посвященная героине «Народной воли» (Софье Перовской, организовавшей убийство Александра II и повешенной вместе с остальными участниками «покушения 1 марта»). Затем — женщина нашего столетия; и наконец, я создам нашу, советскую героиню, которая соединит в своем характере черты женщин сегодняшнего и завтрашнего дня — от Ларисы Рейснер до работницы Днепростроя Жени Романько. Эта тема — лейтмотив моих каждодневных мыслей, и она останется моей главной задачей на ближайшие десять лет.
Леди Макбет впервые прозвучала 22 января 1934 года в Ленинградском Малом театре и с триумфом исполнялась два года, дойдя до нью-йоркских подмостков, прежде чем подверглась официальному осуждению после посещения оперы Сталиным в январе 1936 года. Ее, даже инсцинировали в некоторых домах детского творчества, например http://ddto.org. В марте она достигла Лондона. Бенджамин Бриттен написал в своем дневнике вслед за премьерой, состоявшейся 18 марта: «Нельзя, конечно, утверждать, что это во всех отношениях великая музыка. Это музыка для сцены, и в соответствии с этим о ней и надо судить. В антрактах вообще играют нечто ужасное. Но я изо всех сил буду защищать композитора против обвинений в «отсутствии стиля». Те, кто так говорит, не понимают разницы между стилем и манерой. Композитор имеет право брать все, что хочет, и у кого хочет,—и на этой основе писать собственную музыку Во всей опере стиль и метод последовательно выдерживаются. Сатира в ней острая и блестящая. Ни на секунду не становится скучно…
Шостакович впервые узнал об официальном неодобрении оперы советскими властями, открыв газету «Правда» утром 28 января 1936 года на пути в Архангельск, куда направлялся с Виктором Кубацким, виолончелистом, вместе с которым он исполнял свою новую сонату для виолончели. На третьей странице слева там была напечатана в три колонки статья, осуждавшая оперу,— «Сумбур вместо музыки».
Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито неустроенный, сумбурный поток звуков,— говорилось в статье.— Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге… Это музыка, которая построена по… принципу отрицания оперы… Это — перенесение в оперу, в музыку наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» в умноженном виде. Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки…
Ходили слухи, что автором этой статьи был Андрей Жданов, новый секретарь Ленинградского обкома партии, которому Сталин поручил отвечать в Центральном Комитете за вопросы культурной политики. (В 1934 году Жданов председательствовал на съезде советских писателей, на котором впервые прозвучала концепция «социалистического реализма».)
Однако если оценивать Леди Макбет беспристрастно, с точки зрения музыкальной формы, следует признать, что опера была написана скорее в традициях девятнадцатого века, не уступая по уровню описания характеров и человечности лучшим творениям Верди, и от авангардизма в ней было значительно меньше, чем в Носе или во Второй симфонии. Но Сталина беспокоило ее содержание — штра-усовский реализм в описании постельных сцен, откровенная жестокость и трагическая сила фабулы («счастливый конец» был важен для пропаганды), но, вероятно, более всего — убедительная сила гения, создавшего музыкальную концепцию этой драмы.
Поначалу опера была принята хорошо — она соответствовала советским представлениям о прогрессивном искусстве, поскольку осуждала развращенность жизни купеческой среды девятнадцатого века, была глубоко русской в своем подходе к характерам и ситуациям. Но она заставляла слушателей мыслить слишком самостоятельно, давать героям неоднозначную моральную оценку. А это было недопустимо на фоне «новой и прекрасной» жизни, которую должен был отражать «социалистический реализм» — новая ортодоксальная религия в культуре. Для выполнения своей программы «построения социализма в одной стране» (означавшей отказ от цели Ленина и Троцкого — «Коммунистического Интернационала») Сталину требовалось, прежде всего, единообразие в мыслях; творческие интеллектуалы, подобные Мейерхольду и Шостаковичу, представляли для него угрозу не меньшую, чем Шенберг, Брехт и Вайль — для Гитлера в фашистской Германии.
Когда грянул гром, Шостакович работал над новой симфонией — Четвертой, которая, по всей вероятности, была задумана как личный вклад в новообретенный энтузиазм композиторов и всей творческой интеллигенции по поводу идеи социалистической симфонической музыки. На этом этапе Шостакович еще не оставил музыкальное новаторство. На совещании в феврале 1935 года, посвященном советской симфонической музыке, он сказал:Мы, советские композиторы, недостаточно знакомы с западными сочинениями… Следовало бы провести семинар в Союзе композиторов, чтобы познакомиться с музыкальной культурой Запада; там есть много интересного и поучительного.
Ранее, в 1932 году, Соллертинский призывал советских композиторов следовать примеру Малера. «Малер нам ближе, чем Дебюсси или Стравинский, Рихард Штраус или Хиндемит»,— писал он, отмечая, среди прочего, его «попытку дойти до человеческого коллектива» и отсутствие в его музыке нарочитой сенсационности.
Четвертая симфония была самым «малеровским» произведением Шостаковича и обозначала собой конец одного этапа в становлении композитора и начало следующего. Это был конец его увлечения западным авангардом и экспрессионизмом — на которые Сталин намеревался наложить запрет; это было начало нового вида симфонической музыки, который окончательно оформится и получит официальное признание в Пятой симфонии.
Но из-за нападок на Леди Макбет и последовавшей за ними опалы (произведения Шостаковича стали немедленно исчезать с театральных и концертных площадок) композитор решил отменить свою симфонию накануне ее первого исполнения оркестром под управлением Фрица Штидри. Исполнять такое страстное и, в сущности, пессимистичное произведение в столь враждебной атмосфере было бы неразумно. Отмена Четвертой симфонии должна была стать доказательством пересмотра композитором своих взглядов под воздействием общественной критики. Что касается самой симфонии, то Шостакович ее не уничтожил. Он держал ее в ящике письменного стола, закрыв на ключ, подобно тайному дневнику, в ожидании своего часа. Этот час пробил лишь через двадцать пять лет.