Наверное, случались и более прохладные отклики, поскольку — тому примеров тьма не только в истории музыкального исполнительства — известно: чем крупнее масштаб явления, тем легче иметь о нем свою личную точку зрения, а явление Рихтера слушательской аудитории было, несомненно, явлением мирового масштаба.Дмитрию Николаевичу Журавлеву — народному артисту, другу Рихтера — чаще других приходилось говорить о нем публично. Эти выступления всегда ожидались с нетерпением: вот, наконец, услышишь что-то, чего еще никто не говорил…— и почти каждый раз бывало разочарование: он как-то словно не находил слов, повторялся, произносил что-то «правильное», но уже известное.
С трудом верилось, что это тот же самый артист, которого ты слушал, забыв обо всем, с полными слез глазами, когда он читал «Войну и мир» (страницы, где Петя Ростов, в ночь перед гибелью, засыпая, слушает музыку — и эта музыка называется фугой), рассказы Чехова, «Лунный свет» Мопассана. Лишь годы спустя осозналось: в том, как он говорил о Рихтере, была очень искренняя, его собственная правдивость — невозможность произносить свой монолог по «заготовкам», от лица знаменитого чтеца, артиста, и одновременно другая невозможность: исповедоваться перед людьми в своем, глубоко личном, сокровенном.
Спустя год после ухода Журавлева Рихтер дал концерт в его память в Пушкинском музее. «Он заиграл сонату Гайдна,— вспоминала Наталья Журавлева,— и я вдруг увидела: Папка!., его глаза, выражение лица, голос — живой папка…»
Хотите наслаждаться качественным китайским чаем? Предлагаем купить пуэр на нашем сайте чая и кофе.
Еще один случай, когда рихтеровский концерт — на этот раз в Париже, в более поздние времена — тоже оказался под угрозой срыва, был рассказан Юрием Башметом в одной из последних телепередач о Рихтере, состоявшихся при его жизни. На сей раз причиной была не авария, а некий фоторепортер, забравшийся в суфлерскую будку на сцене, прямо перед роялем, на котором Рихтер должен был играть. Рихтер, говорит Башмет, к нему обратился: я вас очень прошу, уйдите отсюда, вы мне будете мешать, я играть не смогу. На репортера эта просьба не действует — он устраивается, «изготовляется», проверяет аппарат… Рихтер — еще раз, так же вежливо, увещевательно (может, человек не понимает?) — безрезультатно. То ли поблизости никого из распорядителей не оказалось, то ли Рихтер к ним не пожелал обращаться, но вот — зал уже полон, второй звонок, где Рихтер? А Рихтер уже на Елисейских полях. Ну, догнали, ретивого фотографа выдворили, концерт — слава распорядителям — и на этот раз состоялся.
О триумфах первых рихтеровских концертов (как, впрочем, и последующих) по ту сторону «железного занавеса» мы располагаем только самыми общими свидетельствами — перепечатками некоторых цитат и заголовков статей, рецензий зарубежных изданий, провозглашавших: «Гений!», «Пианист века!», «Прокладывающий новые пути в искусстве».
Наверное, случались и более прохладные отклики, поскольку — тому примеров тьма не только в истории музыкального исполнительства — известно: чем крупнее масштаб явления, тем легче иметь о нем свою личную точку зрения, а явление Рихтера слушательской аудитории было, несомненно, явлением мирового масштаба. (Разумеется, переводы каких-либо «критических» мест — или хотя бы упоминание о таковых в Союзе были исключены, равно как и посылка за рубеж, вместе с Рихтером, компетентных людей, музыкальных корреспондентов советских изданий — их заменяли «люди в штатском».)
К счастью, с того же времени начинает стремительно расти во всем мире количество выпускаемых рихтеровских записей: только в Лондоне меньше чем за два месяца — июль, август 1961-го — было записано с концертов и в студии тридцать три (!) пьесы (из них около половины — «крупной формы»: сонаты, концерты с оркестром), и кое-что — далеко не все, разумеется — дошло разными путями и до нас. На сегодняшний день эти записи сами по себе, вне всяких рецензий и критик, дают представление о пианизме Рихтера той поры. (Характерно, что в них практически отсутствуют произведения, игравшиеся им в американских программах I960 года; как и то, что, приехав спустя полтора месяца в Париж, Рихтер не повторит там, кроме прелюдий Дебюсси, ни одной пьесы из сыгранных им в Лондоне.)
О том, как проходила запись двух концертов Листа с Лондонским симфоническим оркестром (буквально в считанные недели переведенная на диски главнейших мировых производителей пластиночной продукции), вспоминал спустя полтора десятка лет дирижировавший в тот раз во всех рихтеровских концертах Кирилл Кондрашин: Это было сразу же после трех исполнений обоих концертов с тем же самым оркестром. Рихтер настоял на шести «сессиях» записи, то есть на восемнадцати часах.
Я, как и руководители студии, рассчитывал, что больше трех «сессий» нам не понадобится, поскольку все, как говорится, было сделано. Но понадобились не только все шесть, но и две дополнительные! Рихтер сделал тринадцать вариантов (целиком!) Первого концерта и четырнадцать — Второго. Враг монтажа, он, скрепя сердце, согласился с единственной «склейкой» во Втором концерте.