Между Кюи и Балакиревым сложились удивительные доверительно-теплые отношения.Между Кюи и Балакиревым сложились удивительные доверительно-теплые отношения. Их объединяли не только общие цели в борьбе за идеалы русской музыки, но и глубокая личная симпатия: «…Только троих имею знакомых, которых люблю от всего сердца: Монюшку, вас и Серова, и то Серова благодаря вам,— писал Кюи Балакиреву.— Монюшко в Вильне, Серова вижу раз в неделю; вы мое единственное утешение». «Посвящаю милому другу Цезарю Антоновичу Кюи»— такую надпись сделал Балакирев на нотах своей Первой сонаты для фортепиано.
Когда во второй половине 50-х годов друзья слушали спектакли в Мариинском театре, Цезарь, живший поблизости, неоднократно предлагал Балакиреву, снимавшему квартиру на Литейной улице, ночевать у него. В этой связи Кюи писал Милию Алексеевичу: «Вчера вечером, когда Вы уходили, я был так глуп!, что мне не пришло на ум сделать Вам ¡это предложение. Теперь спешу поправить эту ошибку и прошу Вас, не делая никаких церемоний, приходите к нам ежедневно ночевать. Во всякое время дня и ночи кровать Вас будет ожидать».
Летом 1856 года состоялось знакомство Кюи с Александром Сергеевичем Даргомыжским, выдающимся русским композитором, другом и последователем Глинки. В эти годы талант Даргомыжского раскрылся в полной мере. В 1855 году он завершил работу над оперой «Русалка» на сюжет одноименной поэмы А. С. Пушкина. Поставленная 5 мая 1856 года на сцене петербургского Театра-цирка «первая русская опера после „Руслана и Людмилы»» (А. Н. Серов), так же как и замечательное творение Глинки, не имела успеха у аристократической публики.
В истории русской музыки «Русалке» принадлежит важное и почетное место. Развивая традиции Глинки, своего учителя, Даргомыжский создал новый тип оперы — народно-бытовую драму, в центре которой трагическая судьба простой крестьянской девушки. Произведение, посвященное личной драме простого человека, явилось делом новаторским в отечественной оперной музыке. Даргомыжский, известный уже в России как автор замечательных романсов и песен, в том числе таких, как «Свадьба», «Мельник», «Ночной зефир», заявил о себе как о подлинном продолжателе великого Глинки.
«Познакомился я с Даргомыжским,— писал Кюи Балакиреву,— и что мне было крайне лестно, это то, что он сам пожелал, чтобы я был у него. Был я у него два раза; вчера вечером второй раз, и имел удовольствие слышать у него пропетыми дуэт и трио из моей оперы» (из неоконченной оперы «Замок Нейгаузен».— А. Н.). В этом же письме Кюи сообщал некоторые подробности своего композиторского дебюта у Даргомыжского: «Пели: м-м Ос-толопова, Даргомыжский и Серов. Обе вещицы, особенно дуэт, сделали на публику приятное впечатление… Что касается певцов, то я ими остался очень доволен; Серов пел попеременно то баса, то тенора, Даргомыжский со своим голосом, объемлющим только 4 ноты (как он сам говорит), делал чудеса… Обе вещицы были пропеты 3 раза».
Знакомство Цезаря Кюи с Даргомыжским произошло на одном из музыкальных вечеров в доме композитора, где собирались его друзья — ценители русской музыки. На этих вечерах в исполнении как профессиональных артистов, так и талантливых любителей звучали произведения Глинки, самого хозяина дома, сочинения начинающих композиторов, в том числе и Кюи.
Цезарь Антонович писал впоследствии, что особенно ценил Даргомыжского как «великолепного, талантливого декламатора», справедливо полагая, что в «правде и естественности драматической декламации и в комическом элементе Даргомыжский сказал новое слово».
«Балакирев,— отмечал Стасов,— стал наставником Кюи по части всего созданного для оркестра и фортепиано, Даргомыжский — по части созданного для голоса». По мнению Владимира Васильевича, Даргомыжский «являлся для Кюи великим инициатором в мире музыкального выражения, драматизма, чувства — средствами человеческого голоса».