Здесь в Порожках у Цезаря было много свободного времени: он вел размеренный образ жизни, занимался инструментовкой своей новой оперы «Кавказский пленник», много читал.Здесь в Порожках у Цезаря было много свободного времени: он вел размеренный образ жизни, занимался инструментовкой своей новой оперы «Кавказский пленник», много читал. В частности, прочитал за это время «Детство и отрочество» совсем еще молодого Льва Толстого, его «Севастопольские рассказы», посвященные трагическим событиям недавно закончившейся Крымской войны, непосредственным участником которой был сам писатель; «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина. «Все эти произведения,— сообщал Кюи Балакиреву,— необыкновенно хороши, хотя совсем в разных родах. Но „Губернские очерки» доставили мне самую большую дозу удовольствия».
Пребывание на Валдае, знакомство с его природой и людьми («Мужики здешние — народ богатый, честный и услужливый…»), обогатили молодого композитора новыми впечатлениями, расширили его представление о родной стране.
Постепенно углублялись и музыкальные познания Кюи, которого стала восхищать музыка, ранее ему неизвестная. В письме к Балакиреву, приславшему в Порожки отрывки из произведений И. С. Баха, Цезарь написал: «Присланные вами 2 цитаты из Баха — поразительной красоты, и я уверен, что его весьма и весьма полюблю, когда познакомлюсь, но к нему как-то страшно приступить. Его наружность холодна, формальна, угловата, хотя под ней таятся сокровища ума и чувства; его напудренный парик отталкивает меня и мешает вглядеться во внутрь головы».
Среди своих новых знакомых Кюи пропагандирует творчество М. И. Глинки. «Я выписал из Петербурга,— сообщал он Балакиреву,— фортепианное переложение „Жизни за царя» и распространяю славу Глинки не без успеха».
Закончив дела по практике, в августе 1857 года Цезарь Кюи вернулся в Петербург. Завершился еще один жизненный этап: окончена академия, сочинены первые романсы и пьесы, близится к завершению работа над оперой «Кавказский пленник» (в первой редакции). В Петербурге ждала встреча с Балакиревым, дорогим товарищем и наставником, ставшим для Кюи еще ближе и дороже, с которым он ожидал увидеться «с неизъяснимым удовольствием ».
На одном из музыкальных вечеров в доме А. С. Даргомыжского в декабре 1857 года Кюи познакомился с молодым офицером, стройным и красивым восемнадцатилетним юношей, который совсем недавно окончил школу гвардейских подпрапорщиков и служил в гвардейском Преображенском полку. Это был Модест Петрович Мусоргский. Цезарь и Модест как-то сразу почувствовали симпатию друг к другу, чему «виной», конечно, была музыка, горячо любимая обоими молодыми людьми.
Музыкальная и пианистическая одаренность Мусоргского проявилась очень рано. Ребенком он начал сочинять незатейливые пьески для фортепиано. В период учебы в школе гвардейских подпрапорщиков Модест брал уроки музыки у Антона Августовича Герке, известного петербургского пианиста и педагога, автора популярных в то время фортепианных произведений. Его стараниями была опубликована полька «Подпрапорщик» 13-летнего Мусоргского, о чем в зрелом возрасте сам композитор весьма сожалел.
Здесь же, у Александра Сергеевича, Кюи представил своего нового товарища Балакиреву, который вскоре стал заниматься с Мусоргским по композиции. Впоследствии Милий Алексеевич так писал Стасову о своих занятиях с Модестом: «…Так как я не теоретик и не мог научить его гармонии… то я объяснял ему форму + сочинений [разрядка М. А. Балакирева.— А. Н.], и для этого мы переиграли и симфонии Бетховена, и многое другое (Шуман, Шуберт, Глинка…), занимаясь разбором формы. Сколько помню, платных уроков у нас было немного. Они как-то, почему-то кончились и заменились приятельской беседой».
Знакомство Кюи и Балакирева с Мусоргским быстро переросло в дружбу, которую укрепляло постоянно растущее стремление молодых музыкантов продолжать великое дело Глинки, создавать произведения, национальные по содержанию и средствам музыкальной выразительности, правдиво отражающие жизнь родного народа, понятные и близкие ему.