Глинка в Испании

Благородный танец хота — «душа Испании», а хота арагонская — главная и прекраснейшая из его разновидностей, рассеянных по испанской земле. Искрящаяся яркими красками, зажигательная картина непринужденного народного веселья облечена Глинкой в свободную сонатную форму. Музыкальная ткань ее пронизана мастерскими полифоническими противопоставлениями, в значительной мере построена на вариационном развитии тематических элементов. Поэтической сущности содержания подчинена тонкая и характерная изобретательность блестящей инструментовки.
«Арагонская хота» стала первой из «fantaisies pittoresques», которыми Глинка решил обогатить свой репертуар, соприкоснувшись с творчеством Берлиоза. Впрочем, новизна броского романтизма, декоративная масштабность композиций французского композитора, риторическая декламационность музыкальных мыслей, свежесть гармонии произвели на Глинку большое впечатление. Вместе с тем, приняв к сведению ценные для собственного творчества «соображения» Берлиоза, он пошел по иному пути. Гениально одаренный музыкант, чуждый туманам литературной программности в музыке, Глинка сочинял классически ясную музыку, технически совершенно облекая ее в стройную и немногословную форму.
Переезд в столицу Испании по местности живописной, но дикой и до недавнего времени кишевшей разбойниками, совершился благополучно.
Мадрид по первому впечатлению понравился Глинке мало, потому что вызвал в памяти все еще страшивший его «призрак» Петербурга. Вскоре, однако, он нашел этот город «прелестным», и, в противоположность древним и печальным городам Кастилии, современным и «дышащим весельем».
Прямо под балконом на третьем этаже дома, фасадом смотревшим на площадь Пуэрто дель Соль, всеми цветами радуги переливалось суматошное разнообразие осенней ярмарки. А солнечными днями Глинка прогуливался по теневой стороне оживленных, широких, совсем как в Париже, улиц, в одетой по-европейски толпе, среди цокота мчавшихся по мостовой экипажей ; заходил в городские сады к прохладе обильных фонтанов; шел в «музеум» Прадо, к множеству прекрасных картин, в особенности испанских художников. На холме над городом возвышался королевский дворец, и окружавшие его террасы спускались к роще, где по вечерам горожане танцевали хоту. «Здесь столько примечательного, что я принужден дорожить каждою минутою», — сообщил Глинка матушке в первом же письме из Мадрида от 10/22 сентября 1845 года.
Дважды Глинка посетил излюбленный испанцами бой быков, «зрелище варварское, но любопытное», в огромном цирке, переполненном пестро разодетой публикой, возбужденно переживавшей перипетии смертельно опасной игры тореадора со взбешенным быком. В театре Circo танцовщица Ги-Стефани зажигательно исполняла народные танцы Оле, Халео де Херес и Ла-манчскую сегидилью (в студенческом костюме). В драматическом театре давали пьесы Кальдеро-на и Лопе де Беги.
В весенней королевской резиденции, роскошном Аранхуэсе, Глинке понравился нарядный «Дом земледельца» среди фонтанов и аллей из старых платанов и тополей. Он бродил по узким улицам живописно расположенного Толедо, меж домов без окон «в арабском вкусе», сентябрьским днем играл на органе в великолепном соборе с цветными витражами. Посетил Глинка и суровый дворец-монастырь Эскориал, усыпальницу испанских правителей (понравившийся ему менее прочего).
В скором времени и в Мадриде композитор завел знакомства, нужные для его занятий. Отыскались певцы и гитаристы из «простого народа», исполнявшие испанские танцы и песни, и по вечерам они стали стекаться в квартиру Глинки. (В разное время в Мадриде он «перенял» и записал 6 напевов, в том числе и Ламанчские сегидильи, которыми впоследствии воспользовался, сочиняя «Воспоминание о Кастилии» и «Ночь в Мадриде», Испанскую увертюру № 2). По свидетельству русского знакомого Глинки, архитектора К.А. Бейне, по-испански он говорил как испанец и утверждал, что еще нигде с ним не обходились так вежливо и ласково, как в Мадриде.
Приближалась зима и с нею вредная для хрупкого здоровья Глинки сырая погода, пыль в ветреные дни и грязь на улицах в дождливые. Опасаясь «потерпеть» от мадридского климата и дождавшись очередного материнского перевода в 6000 рублей, 26 ноября Глинка и Сант-Яго с семейством выехали в Гранаду. Становилось холодно. Темные дождевые тучи тяжело повисли над однообразием равнинной Ламанчи. Ленивые мулы медленно дотащили дилижанс до Санта-Элены — перевала через скалистый горный хребет Сьерра- Морена, и там путешественники очутились в совершенно другом климате.
«Андалузия — южная провинция Испании, — бесспорно, принадлежит к числу самых благословенных стран Европы», — сообщил Глинка матушке о своих дорожных впечатлениях в письме от 23 ноября/5 декабря 1845 года. По склонам теснились оливковые рощи, высились пальмы и «огромные» апельсиновые и лимонные деревья; росли олеандры, алоэ, кактусы, а трава оставалась зеленой, несмотря на позднее время года.
Швейцарские и испанские селения (где в тавернах кормили то отлично, то из рук вон плохо), узкое ущелье — и внезапно открылась прекрасная панорама равнины Вега ди Гранада и белоснежная цепь величественных гор Сьерра-Невада за ней. Под темно-синим небом беломраморное кружево Альгамбры, старинной крепости дворца мавританских королей, привлекая «любопытство путешественников», царило над лабиринтом узких улиц, где по-восточному теснились дома с плоскими крышами и прохладными галереями. («Волшебный замок» Глинка намеревался изучить и описать в письме в Россию, но ограничился лишь несколькими словами о нем в одном из январских посланий матери.)
С увитой зеленью террасы нанятой Глинкой загородной виллы «Кармен» у подножия холма Альгамбры, возле древней башни Вермеха, он видел у своих ног «необъятный горизонт», окаймленный невысокими горами с подернутыми дымкой вершинами.
Вскоре зацвели фиалки и розы, потом нарциссы и гиацинты, появились артишоки, а обедавшим в саду приходилось занавешиваться от яркого солнца. «Одним словом, я нашел, наконец, землю по своему вкусу и здоровью», — радостно сообщал Глинка Евгении Андреевне 17/29 января 1846 года.
В том же письме он упомянул о том, что продолжает «прилежно» заниматься испанской музыкой. Этому весьма способствовали наступившие вскоре рождественские праздники, длившиеся, по местному обычаю, 12 дней. Везде звенели тогда гитары, слышались канчионес и напевы фанданго, начались пляски («вообще чрезвычайно» благородные, кроме цыганского танца Ункан.) В Гранаде Глинка успел уже завести знакомства (а в двери любого дома, где шло «удовольствие и веселие», мог войти всякий прохожий). Спускаясь по вечерам в город и приятно проводя там время, пользуясь испанским гостеприимством, композитор получил возможность свободно наблюдать местные нравы.

 

Статьи

<