Музыка XIX века
Культурный мир чтит память одного из величайших представителей музыки.
Еще Тэн противопоставлял нашу культуру эпохам архитектурным, скульптурным и живописным как время господства музыки. С тех пор это положение повторялось бесчисленное количество раз. Бетховен и Вагнер не уступают ни в чем Фидию и Праксителю, Микельанджело и Леонардо.
Искусство теснейшим образом связано со всей социальной жизнью. Оно, во-первых, отражает ее тенденции, ее глубочайшие настроения, во-вторых — в свой черед, влияет на жизнь, является известной силой в деле определения культурного уклада и отчасти самого развития общества. Конечно, влияние искусства сравнительно поверхностно и пасует перед железными законами экономики. Если оно выражает собою тенденции отживающих или социально слабых групп, то его хрупкое сопротивление разлетится вдребезги под тяжким колесом истории. Но если оно — воздушное дитя земнородной матери-экономики, если оно красками, песнями организует зарождающиеся и крепнущие в людских душах ростки завтрашнего неизбежного, — тогда оно, несомненно, ускоряет, углубляет, облегчает социальные процессы. Они протекали бы и без помощи искусства, и немногое в них изменилось бы, если мы станем судить издали, как социологи; но для самих переживающих драму жизни, для ее актеров — а мы все являемся таковыми — далеко не безразличны детали, та атмосфера, которая окружает события, те душевные движения, которыми они сопровождаются. И тут значение искусства огромно; именно оно, больше, чем философия, больше, чем сама наука, создает эту атмосферу: терзает или успокаивает, зовет, ободряет, радует или печалит, окрашивает в своеобразный цвет человеческое самосознание; и поэтому явления, в нем происходящие, борьба нового и старого в самой области искусства, различные способы выражать или опережать действительность, а также противодействовать ей, отнюдь не безразличны для живого человека, а социальный анализ того или иного времени остается решительно неполным, если не проанализировано при этом тщательно и его искусство.
Самое явление торжественного развития музыки начиная с конца XVIII века, ее решительного выступления на первый план требует своего объяснения. Уже Тэн сразу попал в главный нерв современной художественной жизни. Музыка — искусство наиболее субъективное, с наибольшей силой и разнообразием отражающее внутреннюю жизнь, динамику эмоций, настроений и страстей. Великим музыкантом мог стать только человек, привыкший к самоуглублению, питающий величайший интерес к своей внутренней жизни, считающий малейшие движения своей психики ценными. При этом для его развития необходима и среда ему подобная, среда таких же «самокопателей», людей рефлексии, индивидуалистов. Мало того, необходимо, чтобы эта внутренняя жизнь, которая идеализированно отражается в звуках, была богата и разнообразна, чтобы она была напряжена и патетична, — скудный и тусклый духовный Материал, конечно, не годится для музыкальной разработки. Всеми этими качествами обладала душа человека, выступившего на общественную арену вместе с крушением старого режима, человека XIX столетия.
Социальные перегородки рухнули, жизнь выбилась из наезженной колеи, все казалось доступным всякому; Демократия, по выражению Наполеона, была карьерой, открытой для всех. Личность оказалась предоставленной себе, своему автономному чувству, прославленному Руссо и своему критическому разуму, обожествленному энциклопедистами. Необъятны были ее мечты, ее аппетиты. Но в общей свалке, в буржуазной борьбе всех против всех огромное большинство этих жадных мечтателей, этих арривистов, этих «самоценных личностей» гибло, устилая своими израненными грудами оба края тяжкого пути человечества. Музыка была песнью дерзкой мечты о богатстве, могуществе, наслаждении, благе, она была песнею мучительных колебаний, страхов, наконец—отчаяния, песнью полумертвых, выброшенных -из жизни, оплакивающих себя, проклинающих мир или ищущих для себя и для других обездоленных утешения в убаюкивающей, стоящей на границе нирваны музыкальной меланхолии.
Революционный период, в который вступила Европа в конце XVIII века, создавал индивидуализм, все богатство бурных личных переживаний и вместе с тем почву для широкого развития истеро-неврастенических настроений.
Но революционный период этот создал и нечто другое — некоторую стихию, которая отразилась было в совсем другой музыке, чем ныне господствующая, которая нашла было свое отражение, но по причинам, которые мы ниже укажем, вновь его потеряла. Этой другой стихией нового времени была народная масса, главный герой революционных драм. Хоровое начало, музыка коллективов, музыка психического океана слиянной народной души должна была идти рядом с музыкой мучительно оторванного индивидуума. Революция создала демократию с ее двумя выражениями — свободной личностью и пробудившейся массой.
В этой небольшой статье мы не можем, конечно, представить сколько-нибудь полной картины развития обоих, притом часто пересекавшихся, течений.
Гигант Бетховен, как это доказано сейчас Жюльеном Тьерсо, отразил в своей музыке именно исполинские ритмы народных движений Великой революции. Без нее Бетховен — в самом ценном, что он дал, — немыслим. Даже музыкально-исторически он связан с предшественниками, конечно, гораздо менее значительными, но незаслуженно преданными забвению, с официальными музыкантами революции — Госсеком, Керубини, Лесюэ-ром. Размах орлиных крыльев бетховенской музыки обещал колоссальное развитие коллективно-психологической музыки Но на деле интеллигенция, выделявшая из своей среды гениев музыки, все дальше отходила от революционных масс, и поэтому развитие этой стороны музыки, на наш взгляд наиболее важной и богатой, оказалось прерывистым и недостаточным. К наследникам Бетховена в этом отношении могут быть не без натяжки причислены Вебер, затем Берлиоз и Вагнер, но лишь в немногих произведениях, вроде «Траурно-триумфальной симфонии» Берлиоза и первых актов «Зигфрида»; затем «Кармен» Визе и некоторые произведения русской музыкальной школы, прежде и главнее всего исторические оперы Мусоргского.
Напротив, музыка индивидуалистическая получила развитие колоссальное, чудесное. Не говоря о таких превосходных музыкантах, как Шуберт, Мендельсон, Беллини, как Берлиоз в большинстве своих произведений, как позднейшие Брамс и Р. Штраус, как наш Чайковский,— она имела таких несравненно тонких и глубоких выразителей, таких пленительных, исключительных гениев музыкальной психологии, как величайший лирик, Гейне музыки — Шуман, как сладко-ядовитый, грандиозный, головокружительный Вагнер «Тристана» и «Парсифаля». Эти вершины искусства окружены бесчисленными группами предшественников, спутников и подражателей, так что поистине музыкальное творчество XIX века не боится сравнений с эпохами величайшего расцвета других искусств.
Таковы в общих чертах причины исключительного развития музыки в XIX веке, такова ее физиономия.
Чтобы лучше понять ее культурное значение и определить среди других упомянутых нами гениев место Шопена, познакомимся с современными раздорами среди теоретиков музыки, имеющими к нашей задаче самое непосредственное отношение.