Почти всегда, если разговор заходит о Шопене, меня спрашивают, когда я впервые «познакомился» с композитором. И никогда я не могу ответить на этот вопрос… Я вырос в семье музыкантов. У нас дома страстно любили Шопена. Бывало, меня укладывали спать, и подолгу я лежал в своей постели, прислушиваясь к доносившимся издалека волшебным звукам. Это в гостиной играла Шопена моя мать. И это были мои первые колыбельные.
С тех пор прошло очень много лет. Вся моя творческая жизнь тесно связана с Шопеном. Я постоянно встречался с ним как пианист, все мои ученики исполняют его произведения. И мне кажется, что я близко, до мельчайших подробностей знаю этого человека, что я постиг все его сокровенные тайны. Вместе с тем, вслушиваясь во взвихренные ритмы его мазурок, в грациозные и томные мелодии вальсов и ноктюрнов, в трагические и скорбные аккорды полонезов и баллад, я всегда нахожу в нем какую-то новую прелесть, что-то неведомое ранее, еще не открытое мною.
Я вспоминаю свои концерты в больших и малых городах нашей страны, переполненные залы, напряженные, ожидающие лица (приходили слушать не меня — Шопена!), и, вглядываясь в эти лица, в глаза своих слушателей, я всегда задавал себе один и тот же вопрос: в чем же секрет этого особого, «шопеновского» обаяния? Что такое заключено в звуках его восхитительной музыки, пленившей когда-то изысканных эстетов парижских салонов, собиравшихся послушать Шопена — «ангела с прекрасным лицом печальной женщины», — а сегодня задевающей самые глубокие и тонкие струны души человеческой, исторгающей сладостные волнения и переживания и у простых работниц, и у седоголовых профессоров?..
Шопен появился в европейской музыке неожиданно. У него не было предшественников. Он принес с собою целый мир, наполненный неведомыми прежде образами, ритмы польских народных танцев, напевы польских простолюдинов. В значках, начертанных его нервной рукой на пяти нотных линейках, воплотились и изящная красота польских пейзажей, и гордый дух вольнолюбивого народа, его скорбь, его надежды.
Рассказывают, что Фридерик Франсуа Шопен родился под звуки польской народной песни. Будто бы в тот самый момент, когда мальчик издал свой первый крик, под окнами маленького домика в деревушке Желязова Воля грянули скрипки проходившей мимо свадебной процессии. Если это даже и неправда, то хорошо придумано. Потому что, как писал В. В. Стасов о Шопене: «Могучая нота польской национальности, ненасытная, страстная привязанность к своему отечеству никогда не иссякали в нем и провели величавую, глубокую черту в его созданиях».
Польша всегда была главной героиней произведений Шопена. Польше, ее народу посвятил он все свое творчество. Она была для него источником живой воды, единственным — и неиссякаемым — родником, где он черпал свои образы и чувства. Это и сделало его художником глубоко оригинальным и своеобразным, а его произведения — такими непохожими, такими индивидуальными.
Более двухсот произведений создано Шопеном. Все это, за малым исключением, фортепианные пьесы. «Бардом, рапсодом, духом, душой фортепиано» называл Шопена Антон Рубинштейн. Драма целого народа, тоска любящего сердца, романтический порыв мечтателя, наивная, доверчивая человеческая простота, величие сознающего свою мощь титана — все эти разнообразные чувства нашли свое блестящее воплощение в фортепианных пьесах Шопена. И совсем по-новому зазвучал у него рояль. Он по-своему «открыл» этот инструмент, его богатейшие возможности, которыми владеем мы сегодня.
Шопен во всем неповторим, во всем новатор. Прелюдии всегда считались лишь вступлением к музыкальному произведению. У него они превратились в короткие вдохновенные музыкальные поэмы. А этюды Шопена!.. Ведь эти произведения, задуманные как упражнения на все виды пианистической техники, на самом деле служат совсем не для обучения игре на рояле, а для изучения огромных возможностей этого инструмента, более того — самой музыки.
Шопен сумел тончайшие движения души, легкие, неуловимые настроения воплотить в ясной классической форме.
И еще об одной грани, сверкающей ярко в музыке Шопена, хочется мне вновь сказать. Когда Шопена спрашивали, каким именем назвать то, что звучит в его музыке, он неизменно отвечал коротким польским словом «zal»… Это очень емкое слово. Мне оно кажется близким к русскому народному «люблю — жаймо». Именно так и понимаю я то любовное томление, ту драматическую нежность, которой полны творения Шопена.