В области ритма Шопен показывает необыкновенную гениальность. Он проявляет здесь оригинальность, богатство изобретательности и обработки. Шопен — один из величайших ритмистов всех времен, Я лично считаю его единственным, чья нотация, например, почти абсолютно совпадает с ритмическим чувством вдохновения. Когда я говорю «почти», я говорю так в сознании недостаточности даже навыков самого Шопена, чтобы точно зафиксировать ритмические ощущения и организовать их идентично ритмическому подсознанию. Что-то остается неразрешенным. Уже во время мучении фиксации теряется толика часто тончайшего, самое чуткое и сокровенное. Однако из всех тех, кто приблизился к ритмическим волнам глубин души и умеет мгновенно выразить биение сердца на бумаге, Шопен — наиболее проникновенный художник. Это понимание скрытого ритма природы (коим в полной мере владел Рихард Вагнер и которое мы обнаруживаем, например, у Визе и в наше время — как врожденный талант —у Рихарда Штрауса) дает Шопену электризующий импульс, проблеск силы сверкающего, возбужденного, пульсирующего духа. Это — вибрация вздрагивающих нервов, что доносится нам из польских мазурок, куявяков, краковяков и т. д. и которая также придает невыразимую прелесть вальсам и полонезам. Так писать мог только гений, обладавший ритмическим ощущением жизненных событий и умевший тотчас воспринимать каждое впечатление как музыкально-ритмическое, тот, для кого движение— музыка, а музыка — движение. Ритмическая грация и пластика дают подобной танцевальной музыке, равно как и другим сочинениям, например балладам, скерцо, Баркароле, Тарантелле, отдельным прелюдиям, ту огромную художественную силу, что делает из каждой, даже маленькой пьески, род сцен.
Так же гениальна, как и охват ритмов природы, шопеновская техническая обработка. Сошлюсь на великолепные перемены ритмов, на свободу характерной акцентировки благодаря чередованиям акцентов, подчеркиванию легких долей, мелодическим, фразеологическим, техническим групповым акцентам и т. п. Сошлюсь на рафинированную полиритмическую игру, на наслоения, вроде два на три, три на четыре, четыре на шесть нот, на трансформации трехдольных ритмов в двухдольные, например включение скрытого такта 3/s в такт на 2/§ в Первой прелюдии, на сочетания различных ритмов w особенно на использование триолей с целью оживления движения и звукового обогащения.
Подхожу к Шопену — мастеру гармонии, композитору, стоящему совместно с Шубертом, Берлиозом и Листом у колыбели современной музыки.
Шопеновская гармония, пожалуй, не только с точки зрения его личного развития, но исторически объективно — значительнейший элемент его творчества. Одной гармонии было бы достаточно, чтобы обосновать оригинальность Шопена. Никто до него не нашел подобного богатства гармонических комбинаций, не достиг подобной полноты новых звуковых эффектов и не обнаружил такой тонкости и насыщенности колорита. Шопен воплощает новую эру гармонического мышления. Он — первый современный музыкант-импрессионист, художник настроения, непосредственный предшественник хромати-ко-энгармонической техники «Тристана»
Стоит потрудиться, чтобы проследить внутренние духовные связи между техникой Шопена и современной музыкой.
То, что было последним предчувствием Бетховена, то, что у Шуберта — не более, чем бессознательный инстинкт, случайная игра беззаботных стремлений, в гармонии Шопена — сознательно применяемая техника, новое средство выражения. Классическая техника вращается больше в кругу умеренно постепенного расположения аккордов и строгого членения на терцовые, квартовые и квилтовые связи. Шопен завоевывает — сознательно или бессознательно, зная или не зная Баха — прочное право на существование хроматическим и энгармоническим связям. Вместе с Шубертом его следует считать основоположником расширенного представления о тональности. Всеми прекрасными оттенками, блестящими, богатейшими красками современной гармонии мы обязаны его очаровательной палитре. Насколько широка была гениальная практика одного Шопена, можно понять хотя бы по тому, что мы только сегодня оказались способными теоретически оценить ее в целом и начать использовать ту технику, которую Шопен довел со степени высочайшего виртуозного совершенства. Гармония Шопена достаточно хорошо знает все, с чем встречается современность, Альтерации аккордов, широкие трезвучия, альтерированные терцкварт- и квинтсекстаккорды, являющиеся не чем иным, как игрой побочных доминант, неаполитанская секста, которую он применял с удовольствием, седьмая натуральная мажорная ступень в миноре, минорная доминанта и т. п. были его излюбленными вспомогательными средствами. Далее: Шопен — первый современный гений модуляций. Как и Шуберту, ему был тесен мир старых «тетушек» и «родственников» (доминантовый и субдоминантовый круг). Его обостренный комбинационный дар понимал, что, во-первых, каждый аккорд представляет собой нечто зависимое и независимое внутри звукового космоса; во-вторых, что каждый звук соотносится со всеми мультипликациями в первой и второй степени родства; в-третьих, что модуляция не нуждается в ограничении доминантовым и субдоминантовым кругом, но каждая тональность, самая отдаленнейшая, может быть с легкостью связана с главной при помощи подмен и альтераций. Для Шопена типичны: хроматические движения и переходы, которые в избытке содержит, скажем, Прелюдия ми минор; последования доминантовых гармоний (Этюды соч. 10, № 2; соч. 25, № 3) и уменьшенных септаккордов (Этюды соч. 10, № 3; соч. 25, №№ 7, 12, Прелюдия ми-бемоль мажор и другие).
Смелость транспозиции с помощью хроматического движения любого мотива, точно мячик движущегося через все тональности — это тот чудесный дар, которым был столь щедро наделен гений. В этом даре — тайна его техники, блеска звуков, мягкость волшебства переливающихся красок, сохраняющих и сегодня всю свою свежесть и привлекательность.
Особого рассмотрения заслуживает ведение баса. В послемоцартовской музыке едва ли встречаются другие столь легкие и грациозные басы. Здесь мелодическое восприятие превалирует над строго гармоническим. Шопен обладал блестящим слухом. Благозвучие и пение для него — не только конечная цель музыкального воплощения, но и его фундамент. Это доказывают, например его диссонансы, лишенные какой-либо жесткости, крикливости. Мягко и гибко проводятся средние голоса, везде выявляя и расширяя воздействие мелодического движения. О звуковой мощи свободно развивающихся выдержанных голосов и аккордов, о неомраченной чистоте мелодических фигурации здесь можно говорить лишь в общих чертах. Во всем обнаруживает себя сознательный мастер, талант, приобретенный на основе всеобъемлющего слуха, благодаря упражнению и высочайшей культуре — феноменальный комбинационный талант и сила духовного предвидения. Такое гармоническое совершенство оказало продолжительное влияние на музыку шопеновской эпЪхи и на развитие современной техники.