Как много у нас пишут, говорят и думают о Фридерике Шопене! Сколько пестрых венков ораторы слагают к его стопам! И все же тайна его творчества остается еще окончательно не разгаданной. Мы погружаемся в его глубину и боимся перешагнуть через заколдованный круг сверхчеловеческого геройства, в который мы привыкли замыкать деятелей нашего прошлого, возвышающихся, как могучие бронзовые колоссы, над своей эпохой.
Это благоговение было бы восхитительно, если бы оно не являлось причиной весьма нежелательного в конечном счете явления, то есть скверной привычки блуждать по тропинкам чувствительной напыщенности, которые не могут привести к разгадке тайны великого художника, а словно опутывают ее зачастую неразрешимыми сплетениями мысли. Отсутствие умения ясно представить объективный образ любого явления национального творчества затрудняет создание в нашем обществе того, что мы назвали бы национальным сознанием культуры. Подлинное состояние этого сознания наиболее резко бросается в глаза в сфере нашей музыки. Синтетический взгляд на ее эволюцию, на логику зависимости отдельных фактов совершенно отсутствует. История польской музыки, в особенности XIX века, еще не написана. Она выступает в виде ряда расположенных в хронологической последовательности биографий отдельных деятелей, содержащих более или менее удачные характерастики их индивидуального творчества, однако без обобщающей идеи, без окончательного раскрытия органической связи и взаимообусловленности явлений, без какого-либо плана, облеченного в ясные и четкие формы. Обычно замалчивается — словно на основе тайного сговора — весьма печальное явление, что эволюция эта совершалась некоторым образом à rebours, начавшись на недоступных вершинах гения Шопена и медленно спускаясь шаг за шагом в серые, печальные низины.
Мы смело заявляем: в значительной мере причина этого заключается в том почти парадоксальном явлении, что при всем некритическом, чуть ли не религиозном-культе Шопена как национального героя — он никогда во всей полноте не был понят как великий польский художник, и в результате его бесценное наследие не принесло еще богатых плодов, осталось сокровищем в себе, стоящим как бы в стороне от дальнейшего развития польского музыкального искусства.
Творчество великого художника останется вечным источником живой созидательной силы только тогда, когда займет в национальном сознании принадлежащее ему вполне определенное и свободное от всякого сентиментального отношения место.
Необыкновенным и несказанно плодотворным явлением в истории нашей культуры было то, что мы назвали бы «вторичным открытием» Юлиуша Словацкого. Никто никогда не сомневался в его величии и гении, но все же лишь в эпоху «Молодой Польши» он действительно сошел к нам со своих туманных вершин. Сошел, не утратив своего «величия; однако только тогда из-за возвышенной трагической маски «поэта-пророка» замерцал нам блеск глаз «человека» и, что всего важнее, мы узрели, наконец, лицо «художника»; мы постигли дивную тайну его métier, поняли волшебное искусство, мудрую, тонкую работу рук, настойчиво выковывающих из сырой словесной руды изумительные образы. Мы сумели даже уловить те редкие мгновения, когда эти руки, заботливо держащие неземную ношу красоты, внезапно охватывала дрожь под воздействием переполненного страданием сердца.
С этой минуты стали очевидными глубокие, в высшей степени органические связи, соединяющие его творчество со становлением новой поэзии. Создания поэта перестали быть только бесценной реликвией, мертвым воспоминанием о былом величии. Они сделались вместо этого чем-то в высшей степени «живым», рычагом и двигателем создания новых ценностей, горячей кровью, питающей расслабленные ткани мозга. «Осознание» нами Юлиуша Словацкого принесло новую, неведомую прежде силу, указало новые пути.
Бесспорно, наиболее важным условием для возникновения будущей «Молодой Польши» в музыке, Чуть ли не условием sine qua non ее существования, должно явиться по аналогии вторичное «открытие» Фридерика Шопена, окончательное освобождение из пелен всяческой сентиментальной риторики, на протяжении целого столетия обволакиравшей его мумию, практическое и реальное осознание путей, ведущих к независимости польской музыки, по которым никто не захотел или не сумел пойти вслед за ним.
Существующая польская литература о Шопене — панегирическая, биографическая, даже профессионально-музыкальная— умела, правда, бросать время от времени лучи света на его жизнь и творчество; но кому удалось превратить эти лучи в мощный и ясный свет, чтобы показать нам истинный облик Шопена в непреходящем, навечно утвержденном воплощении? Быть может, когда-нибудь появится этот идеальный биограф художника и его художественный критик в одном лице. Им станет тот, кто, бесстрашно следуя по дороге, прямо ведущей к постижению тайны великого искусства Шопена, сумеет сплавить в огне энтузиазма в нержавеющий слиток истинного познания величайшее восхищение этим искусством с глубочайшим его пониманием Направление, по которому следует идти к этой цели, вырисовывается сегодня все более ясно. Пусть же послужит нам оправданием то, что в данной статье мы пытаемся сделать на этом пути робкие шаги.

Информационные партнеры:
Камуфляж гока | Очки тактические