Группа до-мажорных мазурок Шопена это — свет, бодрость, воля, радость, игра. Или пасторальная «сельская», или жанровая деревенская «сценичность» и картинность, с сочными реалистическими образами, дышащими «вольным воздухом». Пожалуй, нигде, как в до-мажорных, а также в двух мазурках соль мажор и популярной ре-мажорной (соч. 33, № 3; Peters — соч. 33, № 2), «жадность до жизни» и прямо-таки стремление осязать, схватить, удержать ее в четких художественных образах не сказывались с такой настойчивостью и убедительностью, как в этих ярких танцевальных волеизъявлениях, одновременно и живописных, соперничающих с романтическими красочными жанрами изобразительного искусства, и психологически содержательных по утверждению в себе силы жизнеспособности и упругости.
И всюду живое чувство родины, земли, народа и его лучистой энергии. Впереди всех мазурок этого склада, конечно, выделяются соч. 56, № 2, начинающаяся с образного «втаптывания земли», и соч. 68, № 1 — с наигрышем того же характера. Для этих мазурок показательна несвойственная обычно Шопену жесткость и своеобразная диатоническая терпкость ритмо-интонации, правда, тут же смягчаемая сознанием, что в основе-то их коренится вряд ли что более динамически весомое, чем «что есть силы гудящие» волынка или скрипка деревенского скрипача среди топота — тяжело-звонкого — танцующих пар на лужайке, а тем более пляса в шинке. Все это сочно, вкусно, жизнерадостно и высоко художественно реально.
Много говорилось о меланхолии Шопена, его поэтически женственной грусти, но мало при этом вспоминается вся солнечно-лучистая озаренность его музыки, его «живу, хочу жить и люблю радоваться, когда в здоровых людях брызжет стихия жизни!». Такой музыки, — и притом вовсе не «стилизованной реминисценциями рыцарства и горделивой поступью шляхетства», — больше всего можно почувствовать и осязать в самом демократическом из «жанров» Шопена — в мазурках. В вальсах личная, субъективная лирика чередуется с виртуозно-эстрадной блестящей сферой «отзвуков» салонной и «массово-бальной» танцевальности. В мазурках же — «всем сердцам созвучное», общительно-человеческое искусство, в гибкой ритмической формуле этого танца — как ни покажется мое утверждение парадоксальным! — презирающее тактовый «скелетный метр», тесно сплетено и с народной песенно-инструментальной стихией, и с личным лиризмом, и с высокоинтеллектуальной художественной и вкусовой эстетикой. Такое искусство не может не обладать упорной жизнеустойчивостью, как все, что свежо чувством и здравой разумностью.
В лаконической мазурке соч. 6, № 5 (Peters — соч. 7, № 5), до мажор, в характере миксолидийского лада — интересные подробности в лигах, придающие фразировке капризность и прихотливость. Особенно связки аккордов сопровождений третьей с первой долей такта, не сходящиеся с общей тактовой лигой мелодии или даже с мелкими лигами такта.
В этих четырех звеньях-четырехтактах, из которых состоит вся мазурка, поражает «жизнь ритма» в рамках простейшего наигрыша. Шопен требует интонирования короткими мотивами, «испещренными» акцентностью и (fz), и «летучей» легкой подвижной игры в оттенках mezzo voce и sotto voce. По форме — это «круговая мазурка», движение, «не имеющее конца», по образу — девичья хороводная цепь, бег—«рука за руку», а то лучше всего выразило бы замысел мазурки народно-русское выражение: «Побежим вдогонышки»!.. Пожалуй, из тех же образов «скерцозной» «сельской» игры, но с акцентом на пасторальность, «свирельность», а в центральной «фронтонной» части (ре-бемоль мажор) с уходом в напевный лирический тон, словно момент «любовного любования», — родилась одна из изысканно простодушных до-мажорных мазурок —соч. 24, № 2 (Allegro non trop-ро). И здесь сдерживающими возможность грубо натуралистического толкования нюансами (sotto voce, il basso sempre legato, dolce, sempre piano e legato), наконец, всей концовкой (повтор наигрыша, в удаляющей взор перспективе и на затихании) Шопен указывает на то, что перед его взором-слухом возникла жанровая сцена или, быть может, видение воображения, а не действие как таковое. Наоборот, в мазурках типа соч. 56, № 2 и соч. 68, № 1 и соответственных соль-мажорных и ре-мажорных, музыка — сама действительность, наглядно слухом осязаемая.
Возвращаясь к мазурке, о которой идет речь, отмечу характерный для Шопена очень тонкий прием «цементирования интонационной формы» не только повторами и возвратами характерных попевок, но через появление время от времени связующего «мелкого», казалось бы преходящего, интонационного «мига», оказывающегося важным для активного слуха звеном. Здесь это интервал си—фа, тритон, сперва представленный гармонически в сопровождении (6-й такт с начала и далее), а затем в начале средней части в виде до—соль-бемоль, являющийся четыре раза как точка отправления новой мелодии; в конце же этой части в облике фа—до-бемоль и в своем «нормативном» виде (си—фа), но уже как мелодический интервал, он утверждает возвращение музыки к началу, к исходной попевке. Не буду утомлять перечислением аналогичных случаев «цементирования» и подобных им в других мазурках.
Иногда эту роль берут на себя детали ритморисунка!.. В «деревенской» мазурке соч. 56, № 2 любопытна интонационно-стилевая и колористическая роль терпких кварт «скрипки затейника» (напоминаю тут же о знаменитых григовских Slätter соч. 72) и, в частности, опять-таки увеличенных кварт си—фа и до—фа-диез, дающих ощущение красочного мерцания до- и соль-мажоров, словно вцепленных друг в друга (на самом деле это единый лад с двумя вводными тонами внутри восходящего звукоряда). Кроме того, нельзя не обратить внимания на волыночный органный пункт, поддерживающий терпкие интонации наигрышей, из которого рождается прелестно-вкусный колоритный волыночно-свирельный канон (piano legatissimo/ перед «финалом» мазурки, построенной также на перспективном удалении от взора-слуха образной жанровой музыки.